Сегодня ночью ты уснул, наверное, в первые десять секунд после того, как выключил компьютер и обнял меня. Я очень мало спала последние двое суток, голова была полна мутной тяжести, и мне казалось, что мы провалимся в сон одновременно. Я забыла про комаров. 

— Меня сейчас сожрут, — шепчу. 

Ты уже не слышишь. Комары роятся вокруг меня. Два, три, пять? Или это один многоликий комар? Он кусает почему-то за пальцы. Проходит два часа. Я уже не понимаю, слышу ли я жужжание, чувствую ли жжение от укусов или это играют мои предельно напряженные, расшалившиеся нервы. Так больше продолжаться не может. Осторожно высвобождаюсь из-под придавившей меня руки, надеваю твой халат и шлепаю на балкон. Боже, спасибо, что я все еще не бросила курить. 

Предрассветная ночь, темная, с ярко горящими фонарями. Я курю в надежде успокоить расшатанные рецепторы, слуховые и тактильные. Расшатанные какими-то дурацкими насекомыми, прошу заметить. Спать хочется страшно, а осталось всего несколько часов. И вдруг я слышу странный протяжный звон, скорее даже пение. Звук, похожий на тот, когда проводишь пальцем по кромке наполненного водой бокала. Или ветер, играющий в тонких и длинных металлических трубах. Можно различить даже отдельные ноты, они складываются в смутно знакомую мелодию, и она внезапно задевает внутри меня все струны: «Я слышу плеск волн, которых здесь нет». Источник звука определить не удается. Я тушу сигарету и свешиваюсь вниз, перегибаясь через балконные перила. Внизу, в сумраке, порхает большая белая бабочка. Так все и началось.

Конечно, я сразу узнаю это ощущение. Переливчатая, всеобъемлющая грусть, обволакивающая сплошной пелериной все мое существо. Сердце начинает биться во всех уголках тела. Я чувствую его в шее, в груди, в ладонях и щиколотках, в животе, голове и подмышках. Мне кажется, что я могу перестать дышать: воздух, стремительно теряющий плотность, проходит через все мои клетки насквозь, ему больше не нужны легкие, чтобы попадать в кровь. Это грусть, больше всего похожая на трепет, трепет столь сильный, что земля уходит из-под ног. Vertigo. В один момент все становится переполненным красотой. И всего становится бесконечно жаль. 

О чем я жалею в такие моменты? Да как обычно, как обычно. Я жалею о том, что я не могу вернуться в некоторые моменты прошлого. Нет, не чтобы что-то изменить. Я бы и пальцем ничего не тронула, я просто хочу оказаться внутри мозга той, прошлой себя, и пережить заново разные пустяки. Которые совсем, конечно, не пустяки. 

Есть один человек, который приезжал в универ на самокате, даже зимой, по льдистым буграм центральных улиц. Я хочу снова увидеть этот прислоненный к стене самокат и, вне себя от волнения, подумать: «Она здесь! Она сегодня пришла на пары! Если я пролечу молнией по всем коридорам, возможно, она вынырнет из-за очередного угла и я смогу сжать ее в объятиях, больше мне ничего не надо». 

Есть человек, который первого января спросил, хочу ли я быть его девушкой, — до этого мы встречались тайно от общих друзей. И скинул мне альбом “Eldorado” у Electric Light Orchestra. Я хочу вернуться в тот солнечный и морозный день, когда я шла одна по улицам, в плеере играл этот альбом, и каждый сугроб, расцветая блестящими искрами, словно говорил мне: «Мы теперь, выходит, вместе? Охуеть! Нет, правда?»

Есть человек, которого я полюбила первый в своей жизни раз, после бессонной ночи в аське, мне тогда было пятнадцать. Я хочу вернуться — нет, не в ту ночь за компьютером, а в другую ночь, пару лет спустя, когда я поняла, что мы уже никогда не увидимся. Я сидела на полу в ванной и терпеливо вырезала на руке его имя. Потому что это имя я хотела никогда не забывать. Сегодня эти тонкие белые буквы, обычно незаметные, вдруг снова проступили на тыльной стороне. 

Есть человек… вам еще не скучно? С которым я просто хотела бы снова сходить в магазин за продуктами, ругаясь на невыносимую московскую жару и на едкие испарения от ремонтных работ на улице, где асфальт меняют чуть ли не в третий раз за месяц. Правда хотела бы. Или снова поцеловать его под деревом в Таврическом саду. 

Нет смысла все это перечислять. Важно, что таких моментов десятки, сотни, и они даже не всегда связаны с какими-то любовными историями: я хотела бы снова увидеть своих молодых родителей или пережить момент чистого восторга на паре, когда я впервые узнала про континуум-гипотезу Кантора. Та трепетная, пронизывающая грусть, которая сопровождает меня всю мою сознательную жизнь, — она, в общем-то, про стрелу времени. Я не могу смириться с тем, что время течет линейно, однонаправленно, и что любой прошедший эпизод я никогда в жизни не смогу прожить заново. Сейчас я рисую картины — рисую эти воспоминания — это немного облегчает боль, но это лишь снятие симптомов, а не решение проблемы в целом. Только одна вещь могла бы мне помочь, и это машина времени. Которую, увы, создать невозможно. 

И тут должен быть некий plot twist, да? Иначе все это смахивает на бесполезное нытье. Возвращаюсь к сегодняшнему утру. Я пришла с балкона и стою возле твоей кровати. Волосы рассыпались по голым плечам и подушке прекрасными тяжелыми волнами, на твоей шее фиолетовые следы от моих укусов. Я смотрю на тебя и вдруг понимаю, что у меня есть эта машина времени. Есть! Мне сейчас так больно, потому что я смотрю на тебя из будущего, того будущего, в котором мы уже расстались. Мне больно, потому что это уже произошло где-то там, тогда, а сейчас я как будто вернулась в этот момент времени, чтобы с тобой попрощаться. Что это, как не машина времени, если мое сознание объективно находится в точке, когда я уже бесконечно далеко отсюда, а текущий момент переживается не как настоящее, а как прошлое? 

Ты лежишь прямо здесь, но на самом деле это было давным-давно. Очень давно. 

Я уже путешествовала так раньше. Вот другой ты — а точнее, уже, конечно, не ты, ведь тебя зовут по-другому, и выглядишь ты иначе, и вообще женщина! Везде ты опоздала! Открываешь дверь аудитории и просачиваешься на задние ряды. Я искала тебя в коридорах безрезультатно и уже не надеялась сегодня увидеть. Но вот ты здесь. Тогда я не была на лекции с тобой, я лишь вспоминала это. 

Другой ты — вампирически-бледный в своем невероятно стильном черном плаще, куришь в парке возле нашего дома. Яркое солнце просвечивает сквозь дым. Из-за деревьев, вдалеке, слышатся глухие звуки выстрелов: там, в Сосновке, какое-то стрельбище. Прости меня. Я так тебя люблю. Но меня не было тогда рядом, я лишь вспоминала об этом. 

Другой ты, сидишь в зеленой футболке перед монитором, что-то пишешь на php. Играет “Strawberry fields”. Но это ложь, ложь — я преодолела океаны времени, чтобы оказаться внутри тела двадцатилетней девушки, которая сейчас наблюдает за тем, как ты сосредоточенно работаешь. 

Однажды я спросила себя: а что это за будущее, из которого я все время смотрю на тебя? И другого тебя. И другого тебя. И это вдруг стало настолько очевидным, что просто оглушило меня. Я смотрю на вас из послесмертного будущего. Из той точки, где мы не просто расстались, а где я уже давно умерла. Поэтому мне так грустно, грустно видеть документальный фильм о том, как я жила когда-то, когда была… живой, да. 

Я мучаюсь от непонимания того, кто и зачем заставляет меня смотреть это кино о событиях своей жизни. Почему я не могу прекратить просмотр? Зачем мне это видеть? Да, теперь ясно, почему в этой документалке так много всего про любовь: именно благодаря любви я и осознаю, что уже давно мертва, а мое якобы сознание — паразит, вселившийся в тело девушки, что сейчас стоит возле кровати и смотрит, как безмятежно спит ее любовник. Паразит завидует этому — такому живому — сну. И этой девушке. И всем, кто когда-либо жил или продолжает это делать прямо сейчас. Видимо, после смерти я попала в ад. Лу Рида здесь нет. Сергея Курехина тоже. 0/10. Не рекомендую.

Хотя это так многое объясняет. Например, то, почему я вечно ничего не понимаю, почему я так растеряна, почему я иду по улице и не вижу ее, дома словно скрыты от меня мутной, тяжелой пеленой. Произвол операторской работы. И лишь когда я повторяю себе, уже вслух, потому что в такой ситуации как-то наплевать на мнение прохожих: «Я умерла, я умерла», — вдруг различаю текстуру их лиц, вплоть до малейшей морщинки. Я недоумеваю, отчего окружающая действительность (впрочем, всерьез называть это теперь действительностью или реальностью язык не поворачивается) не рушится у меня на глазах, почему я все еще могу прийти домой, стянуть прилипшие от ужаса к ногам колготки и, например, написать этот текст. Почему сеанс не прекращается? Раньше я только грустила, но почти никогда не испытывала гнев. Мне кажется, любой гнев — это гнев на бога. Но теперь я как никогда близка к тому, чтобы по-настоящему разозлиться, разозлиться на то, что я не могу прервать просмотр, какой бы мучительной иногда не становилась эта пытка.

Я стояла у лифта на первом этаже. Нажала кнопку, механизм пришел в движение. Двери открываются, из лифта навстречу выходит мой сосед. 

— Привет! — говорю я громко. 

Он проходит в паре сантиметров от меня, ничего не отвечая и глядя куда-то сквозь. Я понимаю, что он меня не видит. Мне холодно.