No matter – визуально-антропологический проект о людях и их шрамах, о внешних особенностях, которые являются историей человека и про принятие себя.
У каждого из нас есть внешние особенности, с которыми нам приходится жить, вне нашего желания. Наше отношение к своему телу трансформируется по мере взросления и сегодня многие говорят, что нужно полюбить себя таким, какой ты есть. Но не со всеми особенностями мы были рождены. Намного сложнее жить с отпечатком на теле, который был приобретен из-за операции, несчастного случая или даже собственной глупости. Идея проекта состоит в раскрытии опыта людей со шрамами, исследовании их пути к принятию, отношения к отметкам на теле как к части себя и своей истории.
У каждого из нас есть внешние особенности, с которыми нам приходится жить, вне нашего желания. Наше отношение к своему телу трансформируется по мере взросления и сегодня многие говорят, что нужно полюбить себя таким, какой ты есть. Но не со всеми особенностями мы были рождены. Намного сложнее жить с отпечатком на теле, который был приобретен из-за операции, несчастного случая или даже собственной глупости. Идея проекта состоит в раскрытии опыта людей со шрамами, исследовании их пути к принятию, отношения к отметкам на теле как к части себя и своей истории.
Идея, текст: Элина Гард;
Фото, визуальное оформление: Виктория Рой.
Лера, 22 года. Ожег внутренней стороны бедра.
«Мне было лет 5. История началась под Новый Год. Мама посадила меня парить горло и случайно задела миску с горячей водой, она вылилась на меня...»
«Мне было лет 5. История началась под Новый Год. Мама посадила меня парить горло и случайно задела миску с горячей водой, она вылилась на меня...»
Аня, 31 год. Шрам после удаления селезёнки.
«Произошел легкий хлопок. Я упала на спину. Ничего не сломала, не ударилась головой. С моим парнем всё было в порядке, что случилось с мопедом, я не знала, но почувствовала, что у меня внутри что-то произошло. Морозило, начался мандраж. Меня забрала «скорая». Оказалось, что разорвалась селезёнка, и меня сразу отправили на операционный стол.»
«Произошел легкий хлопок. Я упала на спину. Ничего не сломала, не ударилась головой. С моим парнем всё было в порядке, что случилось с мопедом, я не знала, но почувствовала, что у меня внутри что-то произошло. Морозило, начался мандраж. Меня забрала «скорая». Оказалось, что разорвалась селезёнка, и меня сразу отправили на операционный стол.»
Надя, 29 лет. Следы от лезвия
«Я была ярковыраженным готом и мне очень нравилось многое из атрибутики готической субкультуры. Тому измерению готики, которое будучи подростком я знала, была свойственна романтизация шрамов, кровавых слез и прочих образов, которые выражали душевные или внутренние страдания через физические проявления.»
«Я была ярковыраженным готом и мне очень нравилось многое из атрибутики готической субкультуры. Тому измерению готики, которое будучи подростком я знала, была свойственна романтизация шрамов, кровавых слез и прочих образов, которые выражали душевные или внутренние страдания через физические проявления.»
Андрей, 27 лет. Шрам от акульего зуба.
«Мама спросила, кто это сделал. Я ответил, что сам. Сказала, что я ненормальный и она отведет меня к психиатру. Но к врачу мы так и не пошли. Позже, когда я работал в депо, после работы должен был ходить с сотрудниками в баню. Мужики взрослые, из СССР ещё, интересовались, что это такое. Всегда говорил, что на улице встрял в драку и меня порезали ножом. Не хотел, чтобы они думали, что я какой-то конченный.»
Яна, 20 лет. Следы от красного линейного лишая
«Мне было нельзя выходить на солнце, у меня сильно пострадала печень, я не могла нормально кушать. Я жила с пониманием, что это останется в организме и рано или поздно перейдет на сердце или живот и я умру. Это был ад. Когда тебе ставят диагноз, что ты можешь умереть, но оказывается, что ничего страшного с тобой не происходит, а у тебя на коже просто остаются островки, ты совсем не паришься по этому поводу.»
«Мне было нельзя выходить на солнце, у меня сильно пострадала печень, я не могла нормально кушать. Я жила с пониманием, что это останется в организме и рано или поздно перейдет на сердце или живот и я умру. Это был ад. Когда тебе ставят диагноз, что ты можешь умереть, но оказывается, что ничего страшного с тобой не происходит, а у тебя на коже просто остаются островки, ты совсем не паришься по этому поводу.»
Алена, 24 года. Ожог лица, живота, груди.
"Я нашла в себе силы простить родителей. Это ведь был случай, ни от кого не зависящий. Бывала обида, когда что-то не получалось и мне казалось, что это из-за внешности. Но они сделали для меня все, чтобы я была счастлива. Да и меня отпустила обида за то, что я не совершенна. Мама говорит: «Нельзя быть такой красивой, поэтому мы тебя чуть-чуть подправили»."
"Я нашла в себе силы простить родителей. Это ведь был случай, ни от кого не зависящий. Бывала обида, когда что-то не получалось и мне казалось, что это из-за внешности. Но они сделали для меня все, чтобы я была счастлива. Да и меня отпустила обида за то, что я не совершенна. Мама говорит: «Нельзя быть такой красивой, поэтому мы тебя чуть-чуть подправили»."
Андрей, 33 года. Шрамы после трансплантации почек и формирования фистулы.
" Первый раз почку мне отдала мама. Орган прожил 3 года. Второй раз это было в Белоруссии. Мне не сказали, от кого пересаживают. Это был трупный донор. Думаю, он был кавказец, потому что после трансплантации у меня стали волосы на спине и плечах расти. В Белоруссии трансплантация больше развита, чем у нас. Я даже знаю людей, которые смогли обойтись без диализа, потому что им сделали операцию до. Людям стоит быть более осознанными в этом вопросе, ведь трансплантация спасает людей."
" Первый раз почку мне отдала мама. Орган прожил 3 года. Второй раз это было в Белоруссии. Мне не сказали, от кого пересаживают. Это был трупный донор. Думаю, он был кавказец, потому что после трансплантации у меня стали волосы на спине и плечах расти. В Белоруссии трансплантация больше развита, чем у нас. Я даже знаю людей, которые смогли обойтись без диализа, потому что им сделали операцию до. Людям стоит быть более осознанными в этом вопросе, ведь трансплантация спасает людей."
Дима, 29 лет. Шрамы после заворота кишок и сопутствующего перитонита.
" Какое-то время, возможно, даже месяц лежал на кроватке со вспоротым брюхом, пока оно не начало затягиваться. Потом мне его зашили, поэтому шрам получился такой уродливый. У меня была длительная реабилитация. Лет до 15 я не пробовал ни разу жаренную картошку. На неё можно было только смотреть. Она вкусно пахла. Как-то раз я её откусил и понял, что это самое вкусное, что может быть на этой планете, а мне её нельзя. "
" Какое-то время, возможно, даже месяц лежал на кроватке со вспоротым брюхом, пока оно не начало затягиваться. Потом мне его зашили, поэтому шрам получился такой уродливый. У меня была длительная реабилитация. Лет до 15 я не пробовал ни разу жаренную картошку. На неё можно было только смотреть. Она вкусно пахла. Как-то раз я её откусил и понял, что это самое вкусное, что может быть на этой планете, а мне её нельзя. "
Аня, 28 лет. Ожог на лице.
" Я постійно відчуваю шрам, як дихання. І він допомагає мені відчувати. Наприклад, коли я зосереджуюсь на його існуванні, я можу пригадати про щось хороше чи про відчуття любові. У цей момент я одразу згадую, що можу продукувати любов. Він для мене об’єкт медитації."
" Я постійно відчуваю шрам, як дихання. І він допомагає мені відчувати. Наприклад, коли я зосереджуюсь на його існуванні, я можу пригадати про щось хороше чи про відчуття любові. У цей момент я одразу згадую, що можу продукувати любов. Він для мене об’єкт медитації."
Даша, 28 лет. Рубцы после болезни кожи.
"Когда мне было 20 лет, я уже жила самостоятельно в Киеве. Мама приехала в гости. Я надела маечку на бретельках , а мама спросила, зачем я это показываю и сказала переодеться в футболку, чтобы никто не видел. Я удивилась. Тогда у меня были только шрамы, без сыпи. Я ответила ей, что меня они не напрягают. Мне удобно с открытыми плечами и я не хочу ходить в футболках, чтобы мне было жарко."
"Когда мне было 20 лет, я уже жила самостоятельно в Киеве. Мама приехала в гости. Я надела маечку на бретельках , а мама спросила, зачем я это показываю и сказала переодеться в футболку, чтобы никто не видел. Я удивилась. Тогда у меня были только шрамы, без сыпи. Я ответила ей, что меня они не напрягают. Мне удобно с открытыми плечами и я не хочу ходить в футболках, чтобы мне было жарко."
Вика, 28 лет. Шрамы после кесарева сечения и удаления опухоли слюнной железы.
" У меня могло упасть пол лица и это было бы ужас, как заметно. Естественно, я сильно переживала по этому поводу. Мне было страшно. Только два года назад я узнала, что моё тело больше не будет таким, как я привыкла. А теперь была вероятность, что с 28 лет у меня будет уродство на лице. "
" У меня могло упасть пол лица и это было бы ужас, как заметно. Естественно, я сильно переживала по этому поводу. Мне было страшно. Только два года назад я узнала, что моё тело больше не будет таким, как я привыкла. А теперь была вероятность, что с 28 лет у меня будет уродство на лице. "
Паша, 25 лет. Шрамы в последствии ожогов третьей степени от удара током.
"Ещё в детстве, когда я переходил дорогу, меня сбила машина и я проснулся в больнице. Потом меня ударило током и я снова проснулся в больнице. Я стал задаваться вопросом, почему такая закономерность меня преследует – это раз. А во-вторых, я боюсь просыпаться утром. Перед открытием глаз я могу задумываюсь «Где я – дома или в больнице?»."
"Ещё в детстве, когда я переходил дорогу, меня сбила машина и я проснулся в больнице. Потом меня ударило током и я снова проснулся в больнице. Я стал задаваться вопросом, почему такая закономерность меня преследует – это раз. А во-вторых, я боюсь просыпаться утром. Перед открытием глаз я могу задумываюсь «Где я – дома или в больнице?»."
Саша, 28 лет. Шрам на руке от ожога.
Когда Саше было почти 3 года, он опрокинул на себя кастрюлю с кипятком. Его отвезли в районную больницу, где в рану занесли золотистый стафилококк. Медсестра подсказала матери Саше, чтобы она увозила ребенка оттуда, иначе он не выживет. Мальчика украли и отвезли в областную больницу. Там он стал первым, кому сделали пересадку кожи в Кировограде. Со временем парень стал заниматься скрипкой.
«Я пробовал играть людям. Им нравилось. Я понял, что могу показать красоту. Неважно, что у меня есть шрам, даже если бы я весь был покрыт ними, важно то, что я могу преподнести своим инструментом. »
Когда Саше было почти 3 года, он опрокинул на себя кастрюлю с кипятком. Его отвезли в районную больницу, где в рану занесли золотистый стафилококк. Медсестра подсказала матери Саше, чтобы она увозила ребенка оттуда, иначе он не выживет. Мальчика украли и отвезли в областную больницу. Там он стал первым, кому сделали пересадку кожи в Кировограде. Со временем парень стал заниматься скрипкой.
«Я пробовал играть людям. Им нравилось. Я понял, что могу показать красоту. Неважно, что у меня есть шрам, даже если бы я весь был покрыт ними, важно то, что я могу преподнести своим инструментом. »
Виталий, 30 лет. Шрам на руке после ДТП.
В 2005 году Виталик спешил купить цветы маме на 8 марта и решил сократить путь через дорогу. Оказался под машиной. На ногу положили гипс, в руку вставили титановую пластину и 6 саморезов. Спустя 15 лет он помнит об осторожности и не покупает маек, чтобы никого не смущать своей "сороконожкой".
«Цей шрам, як легенький бронижелет, нагадує, що треба бути безпечнішим. Не завжди варто ризикувати. Іноді краще хочаб секунду подумати, перш ніж щось зробити. Бо це трапилося зі мною за долі секунди. »
