У римлян был священный щит, который не считался оружием. Это было нечто вроде барьера, перед всеми невзгодами считалось что это защитит край. он упал с неба и стал залогом безопасности. Император возможно считал что этот предмет защищает всю империю, укрывает все три ее части своими "секторами". Этот щит упал наверное так как падает крышка от кастрюли. С грохотом, почти "кузнечным". Это ведь на самом деле совершенно и не "щит" это действительно некая крышка, к войне имеющая мало отношения. Ну разве что ее охраняли воинственные жрецы. Чтобы этот щит не украли было на сделано 11 копий. Каждую копию охранял особый натренированный жрец Бога Марса. Этот щит был в его семье. Завоевали весь мир, а теперь охранять, тратить ресурсы на строительство дорог, и еще теперь оберегать многочисленных сатрапов, да еще и не давать им вступать в войны с друг другом. И вот как раз по-моему сегодня тот самый мартовский день когда Да эти щиты собирались вместе. их носили по городу всем демонстрировали на мелитариском празднике. "его" приносили по городу в торжественной процессии, "замаскировав- хитро". 11 подделок и один оригинал по-моему хорошая канва забавная история на плодить подделок, состарить их. Фанатичные охранники считают что каждый охраняет именно оригинал. Да и какая разница есть ли вообще этот оригинал. Ведь есть 12 штук, они были похожи на три соединенных диска. Чтобы сохранить оригинал делайте как можно достоверные копии. По-моему как раз сегодня именно этот день.
Спасибо за установку. Не врожденна ли в нас агрессия? Она всегда оправданна? правильно когда люди говорят о воинах не в героическом ключе. и жестко подсчитывают потери от конфликтов между народами, включая туда Не рожденные поколение. Героизация истории это работа против созидательной Ведь действительно по статистике эти жители не должны были погибнуть под бомбами, не должны были родиться поколением болезней и страха. И даже не умерев от голода, они не получили должного образования получили тяжёлый опыт военного детства. конечно же об этом надо говорить надо Это учитывать это и также учитывать и другое. Нарожденные. А сколько людей в Мирное время не смогли донести свои идеи свои изобретения до человечества. Их чаянья могли осчастливить людей, украсить это могли быть произведение искусства или произведение технологий и ремесел. штуки которые бы облегчили жизнь человечества. То что не по старому. В этом "Мирная" трагедия многих поколений. Борьба с инакомыслием это фильтр-ловушка для безумцев, или закономерность работы аппарата? Почему талантливые люди которые в последствий обогащают страны и народы, сами умирают презрение и в нищете. идеи служат людям но (это все потом), а их "родители" давно не с обществом. Конечно можно всё списать на неуживчивость гениев, на их скверный характер, "жадность", Сами они и виноваты. Но по-моему сама система не очень благоприятно относится к новациям, потому что система стоит на опорах консерватизма. Традиции это очень достойный признак, тут и Великая стабильность, "Великая косность", и застой. Из летаргии, и литургии трудно выйти. Мы тоже каждый день кидаем бомбы негодования, и поднимаем на смех странных одиночек, бунтарей, нонконформистов. говорим о том что их чаянья крайне не своевременны. они зря проявляют такое беспокойство, без них тоже вполне себе человечество существует неплохо. Не рожденный чудный человек, и то что у него не получается реализовать свой дар, это зачастую рождает целое поколение не причастное к красоте. поколение не рожденное в новой прекрасной архитектуре, но носившее удобных вещей, это и дети у которых не было этих чудесных игрушек, волшебных сказок. Вот это действительно проблема. Идет Война внутри общества, по уничтожению талантов. Потери и это утрата неоценимая. неснятые кинофильмы, не созданные инстоляции, не написанные книги. А Всё потому что их творцы нам показались крайне чудаковатыми несвоевременными. К сожалению у нас пока все решается лишь через борьбу, талант "пробьет" себе дорогу, а зачем ему прокладывать путь через толщу камней, его удел цвести
Хороший "Сценарий" это не замечательный сюжет и не чудесная жизне-не-подобная история которая может случиться с каждым. Где зритель многое с собой ассоциирует, и сюжет претендует на большую реалистичность. Хороший Сценарии это когда ты ошарашен, и скорее не понимаешь чем понимаешь. Вот когда Не видишь логических связей, но это не как не характеризует их отсутствие. Тут больше характеристика твоего непонимания, и предвзятостей разного рода. А ведь Даже в носимой по воле течений медузе присутствуют какие то "Жилы" и "мышцы". Когда ты видишь "оригинальный" организм, это всегда вызов "пониманию". А понимание наше зачастую однобоко, это классический "Франкенштейн". Это когда Ты не можешь распознать о чем это, "миксуешь" знакомое. И вот "медуза" плавиться на песке, и вызывает безнадежное презрение. Но океан, волны и эта слизь может жалить! И ты теперь жалок перед этим слепым созданием. Знакомство, с "океаном". Дикорастущие идеи! Совершенство формы в среде ее породившей. И клетка аквариума тут не "сыграет" декорацию. Идеи нужно развернуться, понимание приходит как правило если ты видишь артефакты и их породивших средах. "да так бывает, а я не верил". Себя коря исчезает этот наш извечный призрак, умение лепить бессмысленных Франкенштейнов. Зреть. А главное не можешь уже что-то добавить и "унять". То же и в произведениях искусства, часто оно жизнеспособно, не бредово, и лишь ты не способен опознать ее "среду"-биоп". Сюжетно это когда всё сплетено сетью прожилок капилляров всё взаимосвязано, и внутренне организованно. Все развивается, насыщенно разрешенными противоречиями. И Ты не обязан угадывать все кости скелета, но они несомненно есть. Просто восхищайся. И это "совершенная" форма во многом, даже если эта Форма для тебя и "уродливая". Это всего лишь "уродство " адаптации, нечто органичное выстраданное- для приспособления к определённой среде. Когда творение имеет целостность, "союзность", внутри себя, твоя оценка не нужна. Это как рыба с разной глубины, которая спокойно проживет и без твоего крючка и наживки. Здесь есть это самое совершенное в странной аналогии где правит "геометрия океана". Толстое и тонкое. Вечные свершения, тучность тунца, и изящность форм хариуса. Если ты всё это "творение" воспринимаешь как Хаос это значит что ты несовершенен. Не аквалангировал, не заглубилься. Для тебя это пока рандомно, трудно для усвоения. Так и в культуре те же самые процессы глубины и поверхности. Вечное повторение, как всемирный закон. Тоже самое ты иногда видишь подмечаешь в природе недоуменно удивляясь. кажется что это существо вообще не жизнеспособно с такой окраской, с этой претенциозной формой. Но как то влачит. И может лишь Это значит что просто ты не очень разбираешься в этой самой природе. если это существо выжило, значит у него есть и какой-то потенциал для дальнейшего "приключения", есть для этого какие-то особые возможности. То что ты этого не видишь не отменяет всю эту Великую прошлую историю. (Череду поколений). Так в великих эпосах, что мы вылавливаем в библиотечных сетях, выпутываем выпытываем, тоже много странного. И нам иногда сложно разобраться, о чем это все. на сегодняшней день "реликвии", выглядят как очевидная глупость. но видимо что-то В этом "нечто" возможно есть? если такое хранили люди, если по сей день такое кому то интересно. Почему Улисс -лис стрелял через какие-то там кольца, зачем это вся городьба. Почему он не мог выстрелить в нормальную мишень. Или Человек общается беседует, то со "змеей", то с "кустом". Петляем! Но давайте все же про море. может быть рыба которая проглотила Иону, на это просто что-то вроде корабля с дурацки названием. У старины Флинта например корабль назывался просто "морж". Вполне возможно провести 3 дня в чреве "моржа". И вообще сколько угодно там можно проводить время, если еще ты в кандалах. Иногда ответы на все эти загадки очевидны и Сфинкс это всего лишь морская Пирата по прозвищу "фикса". Да извращенная девица, Да любит загадки. О чём эти загадки, о ее разбойничий жизни. О славный временах, о большом куше. О том что сколько веревочки не вейся, все равно это петля на шею. зато можно хорошо прожить если начать с утра пораньше. Поднявшись взяться сразу за дело. Загадка, О храме который бывает на четырех колоннах. тогда архитектурная форма это дом бывает на двух колонных. тогда кстати храмы были больше связаны с банковским сектором чем с религией, не только продаже благовоний и свечей, но и оборот. Это судная касса многих городов, и банковские ячейки частных вкладчиков, зачастую и оружейная. Поэтому с утра у сфинкс деятельность это налет на банковские ячейки. Днём ограбление обычного дома. Ну а вечером в суд, "три колонны" и муниципальная суровая не расточительная архитектура.
сценарий "Оперный концерт дивы".
1 номер.(слушать Джоаккино Россини «Сорока-воровка», увертюра).
Это публика волнуется, ей сейчас будут давать уроки красоты и стиля.
Кулисы шелохнулись, словно нижняя юбка. Дрожь перед выходом на сцену скорее охватило само здание старого театра. Это ему предстоит испытание. На его подмостках уверенная в себе женщина. Она тут живет тут дышит, здесь ничего с ней не может произойти это она у себя дома, она здесь хозяйка она дирижирует и публикой и оркестром и дирижером.
Аплодисменты. В концертном зале гул люди это или этот дождь никак не понятно. Что же это, стихия. то одно то переменяться на другое, то дождь "сочиться", то людской восторг "подкапывает". Подкатывает волна оваций, из за кулис выходит статная певица. Нежное сиреневое платье. " оттенка аммарант" ткань отливает почти в белое, на головке только крошечная диадемка.
Какое благородство! на героине почти нет макияжа, естественная красота, удивительное сияние, нежность кожи. Как все так строго и дорого. Видно что её природные данные не требуют какого-то подчеркивания. Они великолепны, порода и высокий рост, и голос, он высокий тоже.
Вот она наступила на край платья, повалилась на бок. Замедленно статуйно, Свалилась прима больно ударилась щекой и виском. Медленно. Но зато при этом не было скабрезного вскидывание платья, она плотно руками успела удержать схватить атласные края и прижать к бедрам. Звук о паркет, словно барабанным эхом застыл в зале. Чтобы как то рассеять момент, ловко вступил барабанщик. Оркестр понял и подхватил. Если падение, то тишина это не то что нужно, надо подуть, потереть, и вот оркестр дует и трет.
Публика в восторге пока с достоинством крутясь, на коленях и махая руками королева встает. Но никак цепкий "пластырь" нижней юбки, не дает ей оторваться от пола.
Барабанщики продолжают ловко сглаживать своей дробью углы. Они тоже вышли на сцену в этих ярких галунах приветствует красавицу сиянием глаз и пуговец. Закончив стук, поднимают запутавшуюся диву. Громыхает увертюра. Сиятельное Тело уноситься.
2. номер.
Но артистка у самых кулис поборола складки, подобрала их. Отбрыкалась крутя плечами, отгоняя от себя назойливых "золотых мальчиков" -барабанщиков которые тащили ее за кулисы. Она останавливает их золотых шмелей. на самом краю, и даёт публике уверенный знак, что всё в порядке, что она готова петь. Что ничего не произошло. Она уверенным движением руки вытаскивают длинные заколки из своих волос. ее скромная прическа превращается в буйство кудрей. Она продолжает быстрыми движениями и пращелкивает застёжки ниже. Отворяет их на своём платье из под него появляется прекрасная расшитая "крайолла" с оттенком "белого навахо".
Она выпутываться из старого платья и предстаёт совсем в новом образе она почти неузнаваема. Запихнула ловким выпадом ножки оставшийся на полу куль. Словно сброшенная змеиная кожища пища и с шипением проч уноситься этот казус.
Толпа вновь готова рукоплескать, она утихомиривается прекращает ерзать, и обсуждать конфуз. момент порч!
Она смело шагает, через зал. Она восставшая из праха королевы принцесса. Где-то на краю увертюры, она даёт дирижеру властным знаком что надо ему заканчивать, и играть другое. Пора начинать вступление к ее будущей Арии. Будет еще один ее триумфальный выход. Дирижер начинает играть из Иоланты, но она мотает головой и дает ориентиры.
(Слушать Винченцо Беллини «Норма» "Casta diva") льюстсяя звуки она встает правильной стороной к свету. Длинный выдох восторга, из множества, из множества. Перикачиваються бедрами. Застенчиво сверкают огромные юбки люстр. Она запнулась порвала Платье, пала. Сорвавшимся смычком со струны хрустнуло всеми швами платье. Мелькнула нижняя юбка. Дива, водит бледными плечами. Зал передыхает. Женщина благородно достойно уходит под прикрасные струнные. Роняя нитки, и обращаясь к публике кивком головы как к старым добрым знакомым. Неспешно идет не прикрывая прорехи, уверенно и широко. Широко и за сцену.
Оркестр тихонько переходит с новому не очень тихому вступлению. Надо дать время, прекрасному вновь покорить зал.
(слушать Рихард Вагнер - Увертюра к опере "Тангейзер")
(слушать Антонио Сальери опера "Вначале музыка, затем слова" Ария Элеоноры.
3. номер.
Выползает как завораживающая змея. Вот оно, яд искусства в бездну.
Проч из головы эти моменты, порч! По паркету волочиться, томно шурша. Огромное длинное платье девушки оперной дивы. Она выходит, она будет петь свою Арию. Теперь на не яркий макияж, умело скрывающий опухший глаз. Какой невероятно длинный хвост, шлейф, петляющий алым брюхом хищной змеи.
Легкий гулл. Тонкая ленточка цвета Гелиотроп на шейке. "Это кулл"!
"Ализариновый красный", мерцает переходя в волну ее изогнутых в сарказме губ. Все эти прелестные надутости складок, надутости губ.
Какие то придонные напряженные звуки, все предвосхищение, все томление.
Перемены макияжа и платья происходит настолько быстро что прямо во время, прямо во имя этой красоты не только оркестр бодрее шурует смычками, но и публика удивлённо встает с мест. Вот это командная работа Вот это превращение. Такая высокая причёска, и все за то время пока играл оркестр. Это всего лишь несколько минут, мгновений которые пролетели настолько незаметно. Сычами смотрят на это диво, тянув свои воротничные шеи оркестранты. музыка волнуясь затихает давая проходу величественной шуршащей благородством, посрамленной чести Дидоны. Но честь дивы конечно же не посрамлена. Вот они все элементы любви все слагаемые, верности зрителе. Словно крик к парусам Энея, о это красное платье, ализарин, снизу укутанный в тюле, газовое платье. Аля -зарин. Отрава сердец, отрава любви. Закусанная губа, аккорды что сейчас начнется.
4 номер.
(слушать Генри Персел - Dido and Aeneas - 'When I am laid in earth"). Протянула руки и упала. Даже было незаметно как кровь из носа вылетела струей на алую ткань. Она всего лишь влажная, растворившаяся в ализарине ленточка. Девушка опять упала. Как мал этот зал, всего пару тысяч человек. Вреде и ничего не произошло даже. Оркестр продолжил убыстряться меняя арию на вальс.
Великая сила движения. Оно крепнет она крепнет. Она та сила Которая спорит с самой музыкой. К она дергаясь готовится войти в это Полотно. Прорвать ткань написанныйх когда то великих нот, притащить в современность что то из тьмы веков. так душа портретируемая наверное готова втиснуться в картину. Она уже не контролирует это процесс, так все стремительно, и оркестр загоняет ее.
Так все было быстро, как и скомканное платье шмякнулось, с вешалки. Подол скользнул свистящей змейкой улизнув в оркестровую яму сузившуюся до щели. И сама, сама под аплодисменты легко, скользнула за кулиски.
(Слушать Чайковский Франческа да Римини, Симфоническая фантазия, оп.32)С блестящими глазами горделивая, с носом тоже весьма внушительным и гордым. Публика похлопывает не к месту, но в нетерпении. Оркестр заканчивает приветственную "увертюру".
Ее умение двигать локтями помогает выбраться из за шторы кулис.
5. номер.
Вот вновь дива, дивно скользит на высоченных каблуках, с хрустом, о пол, выбивая лаки из щелей паркета. И оркестр тоже выбивает. на ней миниатюрное платье и высоченная люстрообразная корона королевы ночи. Звучит начало арии.
(слушать Ария царицы ночи Амадей Моцарт "Волшебная флейта" ) великолепная Корона переливается стеклярусом, по всему платью хрусталем перезванивают бусины. Воровски зажужжали скрипки. Онч суть приподняла край платья, на ней крепкие "упористые" котурны, с них никак не упадешь! Прожектор вылизывает ее. Она искрила, и люстры искрятся.
Давно уж наступает момент вступления человеческого голоса, но мотив нечеловечески прекрасен. дива не вступает в тот момент когда ей нужно петь, она улыбается. Ей нужно продраить наконец свои улыбки. Это Словное еще один кристалл воровски блеснул, Гридеперлево серо. Аплодисменты люты. Восторженное браво смущает и сбивает басы. Оркестр начинает по новой, потому что она раскланивается в зал и еще направо в зал. Зал, и особенно ложи в восторге никак не отпускает её, не даёт ей начать ложа с разволновавшейся золотой молодежью, там ладень хлопает неистово, отбивая такт о перило. Древесина скрипит. Она раскланивается раскладывается и ломает свою корону об пол, и смущаясь уходит. Бусины разлетелись по полу. Барабанщик в своем золотом костюме благородно уносит остатки короны. Обломки сияя свивают бусины ссыпаются благородной струей на паркет. Ох этот таинственный Гридеперлевый блеск.
(Слушать Шнитке вальс. Вальс "Агония") короткий валь-фсон пролетел не заметно.
у певицы нет границ оно и колоратурное Сопрано и конечно же лирично мощное меццо-сопрано. В фойе наряженные служители разливают напитки.
6 номеПока оркестр играет что-то другое. Публика скандирует свое. Дирижер покраснел и смущен. Шмыгает своим красненьким невнушительным носиком.
(слушаем Доницетти, Каватину Марии из оперы Г. "Дочь полка" "La Figlia Del Reggimento")
оркестр заводиться все гордевее и гордевея, первая скрипка выводит вокальную партию, пока все затаив дыхание смотрят на непринужденную и несокрушимую женскую красоту, и обаяния и одеяния.
Идет прелестница, качая бриллиантами. И пером на "кичке".
Дива выходит, появляется совсем в другом платье, с перьями на голове, юбка покороче. Она на разные стороны расклениваеться , кивает головой разводя руками. Посылает воздушные поцелуи.
Но подломалься каблучок пока она вертелась и раскланивалась.
Единственная кто не поражен, и не восхищен это другая. Это та кто то вне встает когда все вскакивают, и подпрыгивает когда зал тих, а то она вообще отворачиваясь от сцены смотрит в зал. Это чернявая соперница, с косой. С косой! Она не спокойная и все ищет кого то среди публики. На ней полосатый свитер, с горлом.
Свистит, партер, он как ветер в парусах старый театр несется, мечется на невиданного вдохновенья вздутых парусах.
Она идёт переодеваться, и это всё равно статно, под не стихающее, под выкрики и Аплодисменты. Она прекрасна, превликательна. Она так гордо прибавляет ходу. Публика довольна все горды, и уважают даже за это себя. Они стадно рады, она вернется.
(звучит долгий по шерлок холмсовски вдумчивый Ричард Штраус – “Метаморфозы”).
7. номер.
Да она. В боа, теперь перья! Впуск чего то нового, зал стонет вновь. Ее выход вновь триумф, колышутся каменья, это ониксовое ожерелье на гуди. Теперь работает корпусом, который до сей прекрасной поры был не задействован. но он внушителен, как и положено человеку у которого легкие это орудие работы. Все помня ее почти стеклодувное мастерство. В опере есть место всему. Гудеж, на хорах. Опять она собирается петь, но до открытия рта пока опять не доходит, в этот вечер другое. Но на ней шаль цвета "Шамуа".
(Слушаем Умберто Джордано La Mamma Morta "Андре Шенье" ),
Какие то цветы и словно они брызги на сцену, великий прибой. Она в волне оборок.
Как ее цыганские юбки на которые она все же решилась, трепещущий зал. Может эти "маты", как то сгладят падение, зачастившийся полет. Складки растелившиеся по полу ажурно цветочно и ладно, но только ноги не устояли. Но маты помогли уберечь в этот раз колени. Но губы. да и Синяк на глотке, то есть синяк на шее, закрыт был свалившимся бантом. На сцене! Теперь лишь бант, растопыренный цветок. Словно ее уменьшенная копия, а она удаляется.
(Слушаем Прокофьева- Пушкинские роскошества Waltz-Allegro meditativo in C-sharp minor, Op.120) ох этот русский вальс.
Коварная соперница пытается хихикать, не ее мужественно зажимают плечами соседи.
Овации переходят в ритмичный однотонный храп.
Вторая, та что вечно "рядом", топает ножками не в такт музыке, это предрасудительно, и ее полосатый свитер, торчит поплавком в монотонном ряду фраков. Завистница насупившись и сгорбившись сидит в своем кресле.
8. номер.
Она пританцовывая выбегает, с веером, плечи и шея. И все! Голова закружилась на миг, от сияния этих кружащихся люстр. Платье немного в стиле бохо. Какие-то занятные мы вязаные вставки какой-то налет этники и экзотических мотивов. Чудные ореховые браслеты. Она Немножко жеманиться, но этого капризного подхода требует образ. Все понимают.
(слушать Мусоргский Гадание Марфы. Мощная Хованщина.)
Вылетела из хоровода распласталась, и её окровавленная вата из носа тоже выпала. Но она успела и быстро за швырнуть носочками своего синего туфелька эти "тампоны" прямо в оркестровую яму. Оркестр, дрогнул чередой красных от пота шей, "низину" передернуло.
Подскакивали люстры. И выпрыгивали смычки из оркестрового провала. Контрабасы выпячивали свои шеи.
Ерзающий, от конца в конец зала дробный хлопот. Порывистые молодые люди повыскакивали с мест, этим воспользовалась "другая". Она подкрадывалась к сцене, к оркестру.
Соперница, вокалистки, ее завистница это с родителями на концерте маленькая девочка. от скуки возбужденной любопытством, она озираясь побежала вдоль сцены. стала заглядывать в оркестровую яму попыталась запрыгнуть на край и свалилась вниз, оркестр замер. Зрители тоже за охали, сплошные сегодня падания, родители подбежали к краю бездны. Но оказывается что девчушка славно упала прямо на барабан. Все хлопают хохочут. выносят этот барабан на сцену всем показывает эту девочку. Зрители хлопают. Новая звезда торчит из порванного, промятого барабана.
Вот появляются Арки восхитительной укладки волос. Красавица выходит в прекрасном Вердепомовом платье. Она улыбается. рот и очень ярок, и сладострастно пылок. Зал встает. И казалось даже хрупкий дирижер вздрагивает словно в фотовспышке направленный в его маленькое лицо. Все поражены этой милой улыбкой.
Уныло покладистый дериж- жор, бесконечно что то под себя шамкающий, разве что только он в сомнениях, доползет ли он со своим сердцем до финала.
Плывет дива в изумрудном переливе шелков. Стразы взывают к влажной зелени мхов юга. Ее ног не видно, но понятно что она идет медленно "перетекает", потому что уже довольно сильно прихрамывает. Она кокетливо улыбается. И ее чувство юмора все оценили. И возвышает эта высокая самоирония. Но ведь в музыке себе она такого не позволяла, всегда была безупречна. Щеки ее белые лилии. Она сама флора. Что-то! как-то дела земные, все трясина. Она как то запутывается в своих нижних юбках, проваливается глубоко и негромко. Тонет как будто опускается в болото своего ярко зелёного платья, как будто уходит куда-то под сцену. Она лежит в этом платье славно в расходящихся, искрящихся волнах, словно в большой луже. эта лужа переливается бриллиантами словно ярко-зеленая ряска хлюпающий топи. Вердепомовый зов вод.
Всеобщая любимица Казалось бы да же этого не замечает, раскланиваться сидя на полу. Этого конечно не замечает влюбленная публика.
Зал всё равно предельно серьёзен и восторжен, но неистовствует хлопает, и особенно бушуют на сей раз люди где-то наверху на галерке прямо там такой слышен топот что даже сотрясается от этого зал. благородная публика слова Атлант держит всю эту шатающуюся земную "геллеру" на своих плечах. своими много трудными немногочисленными хлопками не переходящими встроенные аплодисменты.
Трубачи синеют бубонами щек. Дирижер скособочен, Он вкалывает, пальцы его дрожат, а она катается, катиться как солнце. Жра-жжор за пультом.
(Слушать Camille Saint-Saëns - "Danse Macabre")
9. номер.
Великая оперная единица, прима. Королева. Немеркнущая природа на ее граненых скулах. Возвышенное нечто в посадке головы изначальное в линии бровей. Ее природные черты, это как ей прекрасный голос, который тоже не нуждается в усилении. Платье плечи, и такая красивая одинокая прядь по спине, словно пружинистая леска в воды брошенная, в две бурных волы, и пена кружева. Горечавково-синий, да. Она пытается начать петь, но ее смущают, овеивают волны оваций идущего от публики жара, несколько раз она пытается начать, на зал все хочет приветствовать вот она просто закрывает глаза закатывает голову повыше, прямо за прекрасные скалы плеч, прячет это солнце. тянет подбородок. Вечная Минута настроя. Вся вытянулась в верх за подбородком. Туда, в вышину. Закрытые глаза видимо не позволяют сохранить равновесие. Я тута! Осказилась она.
И еще этот старенький дирижер "по пути в больнице", а лучше бы на пенсию. Это просто сдутый дирижабль.
Вновь рывок из за кулисье. Каясь заламывая руки.
Она обаяла и обонировала эту сцену. Быстрое дефиле. Видно что она работает над ролью, подходя к месту события. Работает руками, молотит воздух сгребая его в тучи.
(Слушать Джакомо Пуччини O mio babbino caro опера Gianni Schicchi)
На ее ногах какие-то это балетные белые тапочки, почти на пуантах, она перебежками двигается. Ее Хромоты совсем незаметно. Несется чтобы жалить. Она уверенно бежит крушить музыкальный ряд, крушить речитативом текст. Как оса она в лентах, вся в Георгиново полосатая узкая юбка, "горит". Но тем не менее кажется что оно взлетит сейчас as-iзаемо острая. а юбка эта лопнет не сумев остановить его полёт. Выявиться, вырвется жало белой ноги. Напористо она вступает, но опрометчиво поскользнувшись на прежде рассыпанных бусинах. Падает, усиленно. Не устояв на острее "ядовитого жала".
Оркестр переходит на длинноты вступления. Следующего выступления, нового номера ждет публика. ей оставляют время обсудить наряды.
(слушать Гендель сарабанда) Оторопь, окрест готовит следующее появление примы, неспешным торжественным древним танцем. Чтобы вне, торопей. Чтобы можно было выйти, достойно клоня головку. Томно и тонну эмоций рождая, она несет свой номер. Уверенно наверняка. Поступаясь немного амбициями, все ради зрителя и он понимает.
Сотрясая локонами и жемчугами, перемигиваясь декольте с зевом оркестровой жадной ямы, течет прима. Ей вторят музыканты, паром и Блестящим гигантскими жемчугами потных проплешин.
Дива трепеща умасленными плечами вплывает, в воздухе разливается аромат восточных благовоний. Гало концерт удался. Оба упали.
10. номер. Кувыкнулься!
(опять слушаем Вивальди "Gelido in ogni vena" из оперы "Фарначе")
Дирижер уже не устоял на своих "не великих ногах" его аккуратно подмышки вынесли накрыв лицо платочком влажным и при этом покрытым слоем канифоли. Ножки его все еще дергались, дергались, еще дирижируя. Или аплодируя приме. Но оркестр не замешкался. Она сама эзотерика владычица жизней зала и сокрушение одного человечишка.
Старик повержен. Он упал один раз, а вставал три, но так не встал ни разу. Вместо него выскакивают на сцену молодой помощник с какой-то стрижкой, с какой-то причёской с начесом хохолком с длинным торчащим пучком волос. Тут же выкателься на длинных ногах, влетел, на изголовье оркестра, на помостик, постамент, рассыпая нотные листы, вскочил приемник -махало. И хватая в кулак высокую ноту первой скрипки, в сию секунду.
Он черный демон, она теперь дез-демона. И тоже не устояла, под ножами, упорной режущей музыки.
Гало вокруг головы. На ней асимметричное платье со странной линией талии, с полуночно -зеленым пятном с левой стороны. С безупречной линией плеч. Струящийся силуэт, пояс придающий акценту талии повязкой. Это повязка-кушак, и сыграла роковую свою роль.
(Слушать Totentanz, Франц, Лист), громыхнул оркестр настраивая на серьезный лад, на грядущую уверенную поступь, она придет она героически вне сцены готовиться. Прошмыгнул по сцене кто то "в гейнсборо" неуловимый, стремительно собирая со сцены клочки и разметая гранулы и стразы.
Аплодисменты идут большими упругими пассажами.
10. номер.
(слушать) Дж Пуччини Ария Магды из оперы "Ласточка"
Пыл не остыл, она еще вся Рассерженная на скользкий пол на свой пот, на слезы восторга. О как сегодня принимает зритель! Вся в цвете "эллектро" о этот Гридеперлевый перелив. Он конечно отсыл, да он весь отсыл к будущим прекрасным моментам финала арии, сразу перед григовским проигрышем, никаких платьев, полных сюрприза складок, обманчивых подвязок. Приталенный силуэт Платье с баской. Только стройные ножки. Превозмогая боль утянутая бинтами, умилосерженная ментоловыми мазями. Сразу под бинтами и сразу после финальных аккордом. Начинается восхитительная ария. Наспех не угаданная оркестром. Дискретный механический ход музыки, раздваивающийся в две мелодии.
(наслаждаемся Альфредо Каталани Ebben? Ne Andro Lontana, про робота "Валли" само собой.)
(Сицилиана из Сонаты И.С.Баха для флейты и клавесина ми-бемоль мажор (2 часть))
Сицилиана это такой неспешный танец он весь на покачивание их. Он весь такой боковой вот эта сицилиана совсем выходит боком.
Зал затаил дыхания от чувства пиобщености у великому, может в этот раз…
11. номер.
(Слушать Gabriel Fauré - Pavane, Op. 50)
Взмыленный Молодой режиссер, взмывает, он монтажер музыкальных сегментов, угольных брикетов. дирижер как кочегар накачивает уголовной пылью топку, он гонит руками потоки вибраций. "Ментальной" лопатой он сыпет прекрасное. Валторны, Трубы как гудки тепловозов, эпоху пара оркестр уверенно проскочил, впереди дизель. Немедленный уже ход. Звук симфонического оркестра ревет, он плотный, важнее всего этот громоподобный звук. Но она вышла и она заглушит его своим великим голосом. Все это знают. Да оркестр он как зверь, как железный, нет медный зверь. Его можно разогнать как двигатель, двигая дирижерской палочкой как передачей, раскалять, то что в коробке передач. в этой коробке театральной, заполненной визжащими шестернями рядов. звонкая мука. Намоленный зал оборотов, кипения. пар из немеленных нот, мука.
Красавица. Она зубаста и порывиста, полна достоинства знает себе цену и не уступит разлохмаченному юнцу. Псевдо волшебнику с палочкой. Разве сможет он с таким интенсивном давать по два концерта в день, да сможет.
Оперная певица очень оберегает свой репертуар. Она самая титулованная звезда этих опер, ее площадка огорожено, стеной из ее фанатов. Всех они забукают, всех забулькают. она единственная из живущих див такого масштаба. Она достояние мира. Желанный гость на всех оперных подмостках.
Воротничок стойки яркие накладные карманы, втачные рукава. Темная, тонкая талия подпоясанная блестящим ремнём. Томный излом рук. Азиатский расшитый Платок закрывающий разбитые локти. Платье "Чеонгсам" с высоким воротником и очень длинным вырезом провокационно уходящим куда-то за спину. Она та что посвятила себя музыкальной жизни этого пульсирующего по ее кларатуры шарика. Она как мать его забаюкивает.
Мастера световых эффектов творят чудеса в воздухе, даже задействована дым машина чтобы артистка незаметно отползла.
12. номер.
(Слушать, и преслушиваться Герман Фридрих Раупах, "Altsesta" - ария. "Razverzi pyos gortani, laya" „разверзи, пёс, гортани, лая“,)
Уставшая изрядно благородная публика во фраках еле ворошит своими лапками. Что то еще хлюпает булькает в их ложах.
Ждут ее любят, паствой алчут, зрители прямо поклоняются приме
Овации ходят из конца в конец на предельной барабанной сложности, со стереоэффектом, с незабытой фанатской волной и перекличками. Браво кричит зал, бис.
(слушать Samuel Barber - Adagio for Strings)
Биз. 13. номер. (Слушать Третья песня Леля из оперы Римского-Корсакова Снегурочка. Эту мужскую партию обычно поёт женское контральто). И конечно же уникальная певица современности Тоже имеет эту aрию в своём репертуаре. Это как раз ее номер на бис.
Что то в горле ее булькнуло, и веже вечер удался, одну ноту она вреде все -же спела.
1 номер.(слушать Джоаккино Россини «Сорока-воровка», увертюра).
Это публика волнуется, ей сейчас будут давать уроки красоты и стиля.
Кулисы шелохнулись, словно нижняя юбка. Дрожь перед выходом на сцену скорее охватило само здание старого театра. Это ему предстоит испытание. На его подмостках уверенная в себе женщина. Она тут живет тут дышит, здесь ничего с ней не может произойти это она у себя дома, она здесь хозяйка она дирижирует и публикой и оркестром и дирижером.
Аплодисменты. В концертном зале гул люди это или этот дождь никак не понятно. Что же это, стихия. то одно то переменяться на другое, то дождь "сочиться", то людской восторг "подкапывает". Подкатывает волна оваций, из за кулис выходит статная певица. Нежное сиреневое платье. " оттенка аммарант" ткань отливает почти в белое, на головке только крошечная диадемка.
Какое благородство! на героине почти нет макияжа, естественная красота, удивительное сияние, нежность кожи. Как все так строго и дорого. Видно что её природные данные не требуют какого-то подчеркивания. Они великолепны, порода и высокий рост, и голос, он высокий тоже.
Вот она наступила на край платья, повалилась на бок. Замедленно статуйно, Свалилась прима больно ударилась щекой и виском. Медленно. Но зато при этом не было скабрезного вскидывание платья, она плотно руками успела удержать схватить атласные края и прижать к бедрам. Звук о паркет, словно барабанным эхом застыл в зале. Чтобы как то рассеять момент, ловко вступил барабанщик. Оркестр понял и подхватил. Если падение, то тишина это не то что нужно, надо подуть, потереть, и вот оркестр дует и трет.
Публика в восторге пока с достоинством крутясь, на коленях и махая руками королева встает. Но никак цепкий "пластырь" нижней юбки, не дает ей оторваться от пола.
Барабанщики продолжают ловко сглаживать своей дробью углы. Они тоже вышли на сцену в этих ярких галунах приветствует красавицу сиянием глаз и пуговец. Закончив стук, поднимают запутавшуюся диву. Громыхает увертюра. Сиятельное Тело уноситься.
2. номер.
Но артистка у самых кулис поборола складки, подобрала их. Отбрыкалась крутя плечами, отгоняя от себя назойливых "золотых мальчиков" -барабанщиков которые тащили ее за кулисы. Она останавливает их золотых шмелей. на самом краю, и даёт публике уверенный знак, что всё в порядке, что она готова петь. Что ничего не произошло. Она уверенным движением руки вытаскивают длинные заколки из своих волос. ее скромная прическа превращается в буйство кудрей. Она продолжает быстрыми движениями и пращелкивает застёжки ниже. Отворяет их на своём платье из под него появляется прекрасная расшитая "крайолла" с оттенком "белого навахо".
Она выпутываться из старого платья и предстаёт совсем в новом образе она почти неузнаваема. Запихнула ловким выпадом ножки оставшийся на полу куль. Словно сброшенная змеиная кожища пища и с шипением проч уноситься этот казус.
Толпа вновь готова рукоплескать, она утихомиривается прекращает ерзать, и обсуждать конфуз. момент порч!
Она смело шагает, через зал. Она восставшая из праха королевы принцесса. Где-то на краю увертюры, она даёт дирижеру властным знаком что надо ему заканчивать, и играть другое. Пора начинать вступление к ее будущей Арии. Будет еще один ее триумфальный выход. Дирижер начинает играть из Иоланты, но она мотает головой и дает ориентиры.
(Слушать Винченцо Беллини «Норма» "Casta diva") льюстсяя звуки она встает правильной стороной к свету. Длинный выдох восторга, из множества, из множества. Перикачиваються бедрами. Застенчиво сверкают огромные юбки люстр. Она запнулась порвала Платье, пала. Сорвавшимся смычком со струны хрустнуло всеми швами платье. Мелькнула нижняя юбка. Дива, водит бледными плечами. Зал передыхает. Женщина благородно достойно уходит под прикрасные струнные. Роняя нитки, и обращаясь к публике кивком головы как к старым добрым знакомым. Неспешно идет не прикрывая прорехи, уверенно и широко. Широко и за сцену.
Оркестр тихонько переходит с новому не очень тихому вступлению. Надо дать время, прекрасному вновь покорить зал.
(слушать Рихард Вагнер - Увертюра к опере "Тангейзер")
(слушать Антонио Сальери опера "Вначале музыка, затем слова" Ария Элеоноры.
3. номер.
Выползает как завораживающая змея. Вот оно, яд искусства в бездну.
Проч из головы эти моменты, порч! По паркету волочиться, томно шурша. Огромное длинное платье девушки оперной дивы. Она выходит, она будет петь свою Арию. Теперь на не яркий макияж, умело скрывающий опухший глаз. Какой невероятно длинный хвост, шлейф, петляющий алым брюхом хищной змеи.
Легкий гулл. Тонкая ленточка цвета Гелиотроп на шейке. "Это кулл"!
"Ализариновый красный", мерцает переходя в волну ее изогнутых в сарказме губ. Все эти прелестные надутости складок, надутости губ.
Какие то придонные напряженные звуки, все предвосхищение, все томление.
Перемены макияжа и платья происходит настолько быстро что прямо во время, прямо во имя этой красоты не только оркестр бодрее шурует смычками, но и публика удивлённо встает с мест. Вот это командная работа Вот это превращение. Такая высокая причёска, и все за то время пока играл оркестр. Это всего лишь несколько минут, мгновений которые пролетели настолько незаметно. Сычами смотрят на это диво, тянув свои воротничные шеи оркестранты. музыка волнуясь затихает давая проходу величественной шуршащей благородством, посрамленной чести Дидоны. Но честь дивы конечно же не посрамлена. Вот они все элементы любви все слагаемые, верности зрителе. Словно крик к парусам Энея, о это красное платье, ализарин, снизу укутанный в тюле, газовое платье. Аля -зарин. Отрава сердец, отрава любви. Закусанная губа, аккорды что сейчас начнется.
4 номер.
(слушать Генри Персел - Dido and Aeneas - 'When I am laid in earth"). Протянула руки и упала. Даже было незаметно как кровь из носа вылетела струей на алую ткань. Она всего лишь влажная, растворившаяся в ализарине ленточка. Девушка опять упала. Как мал этот зал, всего пару тысяч человек. Вреде и ничего не произошло даже. Оркестр продолжил убыстряться меняя арию на вальс.
Великая сила движения. Оно крепнет она крепнет. Она та сила Которая спорит с самой музыкой. К она дергаясь готовится войти в это Полотно. Прорвать ткань написанныйх когда то великих нот, притащить в современность что то из тьмы веков. так душа портретируемая наверное готова втиснуться в картину. Она уже не контролирует это процесс, так все стремительно, и оркестр загоняет ее.
Так все было быстро, как и скомканное платье шмякнулось, с вешалки. Подол скользнул свистящей змейкой улизнув в оркестровую яму сузившуюся до щели. И сама, сама под аплодисменты легко, скользнула за кулиски.
(Слушать Чайковский Франческа да Римини, Симфоническая фантазия, оп.32)С блестящими глазами горделивая, с носом тоже весьма внушительным и гордым. Публика похлопывает не к месту, но в нетерпении. Оркестр заканчивает приветственную "увертюру".
Ее умение двигать локтями помогает выбраться из за шторы кулис.
5. номер.
Вот вновь дива, дивно скользит на высоченных каблуках, с хрустом, о пол, выбивая лаки из щелей паркета. И оркестр тоже выбивает. на ней миниатюрное платье и высоченная люстрообразная корона королевы ночи. Звучит начало арии.
(слушать Ария царицы ночи Амадей Моцарт "Волшебная флейта" ) великолепная Корона переливается стеклярусом, по всему платью хрусталем перезванивают бусины. Воровски зажужжали скрипки. Онч суть приподняла край платья, на ней крепкие "упористые" котурны, с них никак не упадешь! Прожектор вылизывает ее. Она искрила, и люстры искрятся.
Давно уж наступает момент вступления человеческого голоса, но мотив нечеловечески прекрасен. дива не вступает в тот момент когда ей нужно петь, она улыбается. Ей нужно продраить наконец свои улыбки. Это Словное еще один кристалл воровски блеснул, Гридеперлево серо. Аплодисменты люты. Восторженное браво смущает и сбивает басы. Оркестр начинает по новой, потому что она раскланивается в зал и еще направо в зал. Зал, и особенно ложи в восторге никак не отпускает её, не даёт ей начать ложа с разволновавшейся золотой молодежью, там ладень хлопает неистово, отбивая такт о перило. Древесина скрипит. Она раскланивается раскладывается и ломает свою корону об пол, и смущаясь уходит. Бусины разлетелись по полу. Барабанщик в своем золотом костюме благородно уносит остатки короны. Обломки сияя свивают бусины ссыпаются благородной струей на паркет. Ох этот таинственный Гридеперлевый блеск.
(Слушать Шнитке вальс. Вальс "Агония") короткий валь-фсон пролетел не заметно.
у певицы нет границ оно и колоратурное Сопрано и конечно же лирично мощное меццо-сопрано. В фойе наряженные служители разливают напитки.
6 номеПока оркестр играет что-то другое. Публика скандирует свое. Дирижер покраснел и смущен. Шмыгает своим красненьким невнушительным носиком.
(слушаем Доницетти, Каватину Марии из оперы Г. "Дочь полка" "La Figlia Del Reggimento")
оркестр заводиться все гордевее и гордевея, первая скрипка выводит вокальную партию, пока все затаив дыхание смотрят на непринужденную и несокрушимую женскую красоту, и обаяния и одеяния.
Идет прелестница, качая бриллиантами. И пером на "кичке".
Дива выходит, появляется совсем в другом платье, с перьями на голове, юбка покороче. Она на разные стороны расклениваеться , кивает головой разводя руками. Посылает воздушные поцелуи.
Но подломалься каблучок пока она вертелась и раскланивалась.
Единственная кто не поражен, и не восхищен это другая. Это та кто то вне встает когда все вскакивают, и подпрыгивает когда зал тих, а то она вообще отворачиваясь от сцены смотрит в зал. Это чернявая соперница, с косой. С косой! Она не спокойная и все ищет кого то среди публики. На ней полосатый свитер, с горлом.
Свистит, партер, он как ветер в парусах старый театр несется, мечется на невиданного вдохновенья вздутых парусах.
Она идёт переодеваться, и это всё равно статно, под не стихающее, под выкрики и Аплодисменты. Она прекрасна, превликательна. Она так гордо прибавляет ходу. Публика довольна все горды, и уважают даже за это себя. Они стадно рады, она вернется.
(звучит долгий по шерлок холмсовски вдумчивый Ричард Штраус – “Метаморфозы”).
7. номер.
Да она. В боа, теперь перья! Впуск чего то нового, зал стонет вновь. Ее выход вновь триумф, колышутся каменья, это ониксовое ожерелье на гуди. Теперь работает корпусом, который до сей прекрасной поры был не задействован. но он внушителен, как и положено человеку у которого легкие это орудие работы. Все помня ее почти стеклодувное мастерство. В опере есть место всему. Гудеж, на хорах. Опять она собирается петь, но до открытия рта пока опять не доходит, в этот вечер другое. Но на ней шаль цвета "Шамуа".
(Слушаем Умберто Джордано La Mamma Morta "Андре Шенье" ),
Какие то цветы и словно они брызги на сцену, великий прибой. Она в волне оборок.
Как ее цыганские юбки на которые она все же решилась, трепещущий зал. Может эти "маты", как то сгладят падение, зачастившийся полет. Складки растелившиеся по полу ажурно цветочно и ладно, но только ноги не устояли. Но маты помогли уберечь в этот раз колени. Но губы. да и Синяк на глотке, то есть синяк на шее, закрыт был свалившимся бантом. На сцене! Теперь лишь бант, растопыренный цветок. Словно ее уменьшенная копия, а она удаляется.
(Слушаем Прокофьева- Пушкинские роскошества Waltz-Allegro meditativo in C-sharp minor, Op.120) ох этот русский вальс.
Коварная соперница пытается хихикать, не ее мужественно зажимают плечами соседи.
Овации переходят в ритмичный однотонный храп.
Вторая, та что вечно "рядом", топает ножками не в такт музыке, это предрасудительно, и ее полосатый свитер, торчит поплавком в монотонном ряду фраков. Завистница насупившись и сгорбившись сидит в своем кресле.
8. номер.
Она пританцовывая выбегает, с веером, плечи и шея. И все! Голова закружилась на миг, от сияния этих кружащихся люстр. Платье немного в стиле бохо. Какие-то занятные мы вязаные вставки какой-то налет этники и экзотических мотивов. Чудные ореховые браслеты. Она Немножко жеманиться, но этого капризного подхода требует образ. Все понимают.
(слушать Мусоргский Гадание Марфы. Мощная Хованщина.)
Вылетела из хоровода распласталась, и её окровавленная вата из носа тоже выпала. Но она успела и быстро за швырнуть носочками своего синего туфелька эти "тампоны" прямо в оркестровую яму. Оркестр, дрогнул чередой красных от пота шей, "низину" передернуло.
Подскакивали люстры. И выпрыгивали смычки из оркестрового провала. Контрабасы выпячивали свои шеи.
Ерзающий, от конца в конец зала дробный хлопот. Порывистые молодые люди повыскакивали с мест, этим воспользовалась "другая". Она подкрадывалась к сцене, к оркестру.
Соперница, вокалистки, ее завистница это с родителями на концерте маленькая девочка. от скуки возбужденной любопытством, она озираясь побежала вдоль сцены. стала заглядывать в оркестровую яму попыталась запрыгнуть на край и свалилась вниз, оркестр замер. Зрители тоже за охали, сплошные сегодня падания, родители подбежали к краю бездны. Но оказывается что девчушка славно упала прямо на барабан. Все хлопают хохочут. выносят этот барабан на сцену всем показывает эту девочку. Зрители хлопают. Новая звезда торчит из порванного, промятого барабана.
Вот появляются Арки восхитительной укладки волос. Красавица выходит в прекрасном Вердепомовом платье. Она улыбается. рот и очень ярок, и сладострастно пылок. Зал встает. И казалось даже хрупкий дирижер вздрагивает словно в фотовспышке направленный в его маленькое лицо. Все поражены этой милой улыбкой.
Уныло покладистый дериж- жор, бесконечно что то под себя шамкающий, разве что только он в сомнениях, доползет ли он со своим сердцем до финала.
Плывет дива в изумрудном переливе шелков. Стразы взывают к влажной зелени мхов юга. Ее ног не видно, но понятно что она идет медленно "перетекает", потому что уже довольно сильно прихрамывает. Она кокетливо улыбается. И ее чувство юмора все оценили. И возвышает эта высокая самоирония. Но ведь в музыке себе она такого не позволяла, всегда была безупречна. Щеки ее белые лилии. Она сама флора. Что-то! как-то дела земные, все трясина. Она как то запутывается в своих нижних юбках, проваливается глубоко и негромко. Тонет как будто опускается в болото своего ярко зелёного платья, как будто уходит куда-то под сцену. Она лежит в этом платье славно в расходящихся, искрящихся волнах, словно в большой луже. эта лужа переливается бриллиантами словно ярко-зеленая ряска хлюпающий топи. Вердепомовый зов вод.
Всеобщая любимица Казалось бы да же этого не замечает, раскланиваться сидя на полу. Этого конечно не замечает влюбленная публика.
Зал всё равно предельно серьёзен и восторжен, но неистовствует хлопает, и особенно бушуют на сей раз люди где-то наверху на галерке прямо там такой слышен топот что даже сотрясается от этого зал. благородная публика слова Атлант держит всю эту шатающуюся земную "геллеру" на своих плечах. своими много трудными немногочисленными хлопками не переходящими встроенные аплодисменты.
Трубачи синеют бубонами щек. Дирижер скособочен, Он вкалывает, пальцы его дрожат, а она катается, катиться как солнце. Жра-жжор за пультом.
(Слушать Camille Saint-Saëns - "Danse Macabre")
9. номер.
Великая оперная единица, прима. Королева. Немеркнущая природа на ее граненых скулах. Возвышенное нечто в посадке головы изначальное в линии бровей. Ее природные черты, это как ей прекрасный голос, который тоже не нуждается в усилении. Платье плечи, и такая красивая одинокая прядь по спине, словно пружинистая леска в воды брошенная, в две бурных волы, и пена кружева. Горечавково-синий, да. Она пытается начать петь, но ее смущают, овеивают волны оваций идущего от публики жара, несколько раз она пытается начать, на зал все хочет приветствовать вот она просто закрывает глаза закатывает голову повыше, прямо за прекрасные скалы плеч, прячет это солнце. тянет подбородок. Вечная Минута настроя. Вся вытянулась в верх за подбородком. Туда, в вышину. Закрытые глаза видимо не позволяют сохранить равновесие. Я тута! Осказилась она.
И еще этот старенький дирижер "по пути в больнице", а лучше бы на пенсию. Это просто сдутый дирижабль.
Вновь рывок из за кулисье. Каясь заламывая руки.
Она обаяла и обонировала эту сцену. Быстрое дефиле. Видно что она работает над ролью, подходя к месту события. Работает руками, молотит воздух сгребая его в тучи.
(Слушать Джакомо Пуччини O mio babbino caro опера Gianni Schicchi)
На ее ногах какие-то это балетные белые тапочки, почти на пуантах, она перебежками двигается. Ее Хромоты совсем незаметно. Несется чтобы жалить. Она уверенно бежит крушить музыкальный ряд, крушить речитативом текст. Как оса она в лентах, вся в Георгиново полосатая узкая юбка, "горит". Но тем не менее кажется что оно взлетит сейчас as-iзаемо острая. а юбка эта лопнет не сумев остановить его полёт. Выявиться, вырвется жало белой ноги. Напористо она вступает, но опрометчиво поскользнувшись на прежде рассыпанных бусинах. Падает, усиленно. Не устояв на острее "ядовитого жала".
Оркестр переходит на длинноты вступления. Следующего выступления, нового номера ждет публика. ей оставляют время обсудить наряды.
(слушать Гендель сарабанда) Оторопь, окрест готовит следующее появление примы, неспешным торжественным древним танцем. Чтобы вне, торопей. Чтобы можно было выйти, достойно клоня головку. Томно и тонну эмоций рождая, она несет свой номер. Уверенно наверняка. Поступаясь немного амбициями, все ради зрителя и он понимает.
Сотрясая локонами и жемчугами, перемигиваясь декольте с зевом оркестровой жадной ямы, течет прима. Ей вторят музыканты, паром и Блестящим гигантскими жемчугами потных проплешин.
Дива трепеща умасленными плечами вплывает, в воздухе разливается аромат восточных благовоний. Гало концерт удался. Оба упали.
10. номер. Кувыкнулься!
(опять слушаем Вивальди "Gelido in ogni vena" из оперы "Фарначе")
Дирижер уже не устоял на своих "не великих ногах" его аккуратно подмышки вынесли накрыв лицо платочком влажным и при этом покрытым слоем канифоли. Ножки его все еще дергались, дергались, еще дирижируя. Или аплодируя приме. Но оркестр не замешкался. Она сама эзотерика владычица жизней зала и сокрушение одного человечишка.
Старик повержен. Он упал один раз, а вставал три, но так не встал ни разу. Вместо него выскакивают на сцену молодой помощник с какой-то стрижкой, с какой-то причёской с начесом хохолком с длинным торчащим пучком волос. Тут же выкателься на длинных ногах, влетел, на изголовье оркестра, на помостик, постамент, рассыпая нотные листы, вскочил приемник -махало. И хватая в кулак высокую ноту первой скрипки, в сию секунду.
Он черный демон, она теперь дез-демона. И тоже не устояла, под ножами, упорной режущей музыки.
Гало вокруг головы. На ней асимметричное платье со странной линией талии, с полуночно -зеленым пятном с левой стороны. С безупречной линией плеч. Струящийся силуэт, пояс придающий акценту талии повязкой. Это повязка-кушак, и сыграла роковую свою роль.
(Слушать Totentanz, Франц, Лист), громыхнул оркестр настраивая на серьезный лад, на грядущую уверенную поступь, она придет она героически вне сцены готовиться. Прошмыгнул по сцене кто то "в гейнсборо" неуловимый, стремительно собирая со сцены клочки и разметая гранулы и стразы.
Аплодисменты идут большими упругими пассажами.
10. номер.
(слушать) Дж Пуччини Ария Магды из оперы "Ласточка"
Пыл не остыл, она еще вся Рассерженная на скользкий пол на свой пот, на слезы восторга. О как сегодня принимает зритель! Вся в цвете "эллектро" о этот Гридеперлевый перелив. Он конечно отсыл, да он весь отсыл к будущим прекрасным моментам финала арии, сразу перед григовским проигрышем, никаких платьев, полных сюрприза складок, обманчивых подвязок. Приталенный силуэт Платье с баской. Только стройные ножки. Превозмогая боль утянутая бинтами, умилосерженная ментоловыми мазями. Сразу под бинтами и сразу после финальных аккордом. Начинается восхитительная ария. Наспех не угаданная оркестром. Дискретный механический ход музыки, раздваивающийся в две мелодии.
(наслаждаемся Альфредо Каталани Ebben? Ne Andro Lontana, про робота "Валли" само собой.)
(Сицилиана из Сонаты И.С.Баха для флейты и клавесина ми-бемоль мажор (2 часть))
Сицилиана это такой неспешный танец он весь на покачивание их. Он весь такой боковой вот эта сицилиана совсем выходит боком.
Зал затаил дыхания от чувства пиобщености у великому, может в этот раз…
11. номер.
(Слушать Gabriel Fauré - Pavane, Op. 50)
Взмыленный Молодой режиссер, взмывает, он монтажер музыкальных сегментов, угольных брикетов. дирижер как кочегар накачивает уголовной пылью топку, он гонит руками потоки вибраций. "Ментальной" лопатой он сыпет прекрасное. Валторны, Трубы как гудки тепловозов, эпоху пара оркестр уверенно проскочил, впереди дизель. Немедленный уже ход. Звук симфонического оркестра ревет, он плотный, важнее всего этот громоподобный звук. Но она вышла и она заглушит его своим великим голосом. Все это знают. Да оркестр он как зверь, как железный, нет медный зверь. Его можно разогнать как двигатель, двигая дирижерской палочкой как передачей, раскалять, то что в коробке передач. в этой коробке театральной, заполненной визжащими шестернями рядов. звонкая мука. Намоленный зал оборотов, кипения. пар из немеленных нот, мука.
Красавица. Она зубаста и порывиста, полна достоинства знает себе цену и не уступит разлохмаченному юнцу. Псевдо волшебнику с палочкой. Разве сможет он с таким интенсивном давать по два концерта в день, да сможет.
Оперная певица очень оберегает свой репертуар. Она самая титулованная звезда этих опер, ее площадка огорожено, стеной из ее фанатов. Всех они забукают, всех забулькают. она единственная из живущих див такого масштаба. Она достояние мира. Желанный гость на всех оперных подмостках.
Воротничок стойки яркие накладные карманы, втачные рукава. Темная, тонкая талия подпоясанная блестящим ремнём. Томный излом рук. Азиатский расшитый Платок закрывающий разбитые локти. Платье "Чеонгсам" с высоким воротником и очень длинным вырезом провокационно уходящим куда-то за спину. Она та что посвятила себя музыкальной жизни этого пульсирующего по ее кларатуры шарика. Она как мать его забаюкивает.
Мастера световых эффектов творят чудеса в воздухе, даже задействована дым машина чтобы артистка незаметно отползла.
12. номер.
(Слушать, и преслушиваться Герман Фридрих Раупах, "Altsesta" - ария. "Razverzi pyos gortani, laya" „разверзи, пёс, гортани, лая“,)
Уставшая изрядно благородная публика во фраках еле ворошит своими лапками. Что то еще хлюпает булькает в их ложах.
Ждут ее любят, паствой алчут, зрители прямо поклоняются приме
Овации ходят из конца в конец на предельной барабанной сложности, со стереоэффектом, с незабытой фанатской волной и перекличками. Браво кричит зал, бис.
(слушать Samuel Barber - Adagio for Strings)
Биз. 13. номер. (Слушать Третья песня Леля из оперы Римского-Корсакова Снегурочка. Эту мужскую партию обычно поёт женское контральто). И конечно же уникальная певица современности Тоже имеет эту aрию в своём репертуаре. Это как раз ее номер на бис.
Что то в горле ее булькнуло, и веже вечер удался, одну ноту она вреде все -же спела.
