Линор Горалик
 
Вся столица сияла, сияла да толковала,
как Маруся над лесом летала да токовала.
Вся станица слушала, слушала да кивала,
как Маруся певала:
 
Да, допускаю, что будущее тревожно,
но войско Твоё отважно.
Из того, что нужно, многое невозможно
и потому неважно.
Всё, что от Бога, страшно.
Всё, что от мамы, ложно.
Всё остальное, в целом, совсем несложно:
Смерть непреложна,
Истина неизбежна.
 
У Маруси два пулевых, одно ножевое.
Немцы её того — а она живая.
Линор Горалик
 
Тихие дни в Калифорнии
и в Виши.
Петен допивает воды, прислушивается к какофонии
канонад. Нарциссы цветут вотще —
в этом году весна не планируется вообще.
 
Тихие ночи в Калифорнии, в мотеле «Ниагара».
Молодая пара
собирается выйти в город.
У неё от перекиси чешется голова,
он торопится, дописывает главу.
 
Она рисует на ноге шов
от чулка чёрным карандашом,
смазывает кремом
розовую кромку
возле самых волос. Перекись нехороша.
 
Та блондинка лежала, вывернувшись, посреди Парижа,
у неё были красные пятна на голубоватой коже,
сквозь нарисованный шов чулка
торчали два волоска.
Нейлон забрали войска.
Он задел сапогом носок её башмака.
 
Эта зябко ёжится, собирает в сумку карандаши,
говорит ему: ну, пошли.
Он откладывает рассказ,
пристёгивает протез,
Говорит ей: «Тихие дни в Виши».
 
Она говорит: «Шо?»
Фёдор Сваровский. Все хотят быть роботами
 
 
...
вот, значит
как мала человеку земля
и даже близкие ему — обуза
и причём
никто никем не доволен
 
китайцев раздражают индийцы
русских ненавидят поляки
немец всё время в чём-то винит француза
 
арабы говорят, что они боливийцы
эфиопы
приехав в Европу
рассказывают, что они, на самом деле, кенийцы
европейцы вообще
делают операции, заменяют уши, волосы, лица
 
каждый ищет чего-то другого
чего-то каждый стыдится
 
никто не хочет быть тем, кем родился
...
Мария Галина
 
 
Я тюрчанку из Шираза своим кумиром изберу,
За родинку её отдам и Самарканд, и Бухару...
 
Из Хафиза
 
Я за Тюрчанку из Шираза, сгорая в гибельном чаду,
Отдам и Юнга и Делёза, и Ясперса и Дерриду.
За лунный лик и стан газелий и кольца локонов тугих
Постмодернистскую заразу под самый корень изведу,
Ах, боле ничего не надо в саду неистовых услад —
Там плачет Мирча Элиаде, как ни в одной из Илиад,
Какой там Ясперс? Это яспис её ланит, очей агат,
Её шелков многоочитых в траву спадает водопад!
Ты не зазноба, ты — заноза, тебя и силой не извлечь,
К тебе из нашего колхоза ползёт в снегу родная речь,
На лунные поля Востока, на минные его поля,
Где нежная ладонь Пророка возносит криворотый меч!
Линор Горалик
 
 
Каждый месяц я вижу, как свято место пустует в соседних яслях,
Потому что мой незачатый сын истекает кровью в двадцатых числах,
Упирается больно, бьётся, хочет родиться,
Кровью плачет, шепчет: мама, я бы мог тебе пригодиться,
Что за чёрт, почему ты не хочешь со мной водиться?
 
Я пою ему песенку про сестру и братца,
Как они никогда не плачут на аппельплаце.
Скручиваюсь эмбрионом, чтобы помешать ему драться,
К животу прижимаю грелку, чтобы ему согреться,
Говорю: отстань, не дури, обретайся, где обретался,
Радуйся, что ещё один месяц там отсиделся,
Ты бы кричал от ужаса, когда бы увидел, где очутился.
Он говорит: уж я бы сам разобрался.
 
Я читаю ему стишок про девочку из Герники,
Про её глаза, не видящие того, что делают руки.
Он говорит мне: ты думаешь, это страшней, чем гнить от твоей таблетки,
Распадаться на клетки, выпадать кровавой росой на твои прокладки,
Каждый месяц знать, что ты не любишь меня ни крошки,
Не хочешь мне дать ни распашонки, ни красной нитки,
Ни посмотреть мне в глаза, ни узнать про мои отметки?
Полюби меня, мама, дай мне выйти из клетки.
 
Я рассказываю ему сказку про мою маму,
Как она плакала сквозь наркоз, когда ей удалили матку,
Я говорю ему: ладно, твоя взяла, я подумаю, как нам быть дальше;
Я не люблю тебя, но я постараюсь стать лучше,
Чувствовать тоньше, бояться тебя меньше,
Только не уходи далеко, не оставляй меня, слышишь?
 
Он говорит: ладно, пора заканчивать, я уже почти что не существую,
Так – последние капли, черный сгусток сердца, красные нитки.
Мы, говорит, ещё побеседуем, мама, я ещё приду к тебе не родиться,
Истекать кровью, плакать, проситься, биться,
Клясться, что я бы смог тебе пригодиться,
Плакать, просить помочь мне освободиться.
Где-то в двадцатых числах приду к тебе повидаться.
Contemp poetry
Published:

Contemp poetry

illustrations for poems

Published:

Creative Fields